Карета со скрипом спустилась со склона в долину, где вокруг нас сомкнулись деревья, закрыв полуденное солнце. Теперь мы ехали в тихой зелёной полумгле, и звуки издавали только колёса нашего экипажа. Цветов как будто не было, нигде ни одного цветного пятна, только зелень листвы и коричнево-чёрная кора. Я не видела и не слышала ни одной птицы. Мы казались единственными живыми существами на огромном лесном гобелене.
Неожиданно мы снова выехали на открытое место. Свет и жара солнечных лучей усилились после лесной прохлады. Впереди виднелось здание. Я прижалась к окну, стараясь разглядеть его. Вовсе не крепость, напоминающая замок, хотя дом был гораздо больше, чем я ожидала. Первый этаж каменный, но над ним деревянные стены и большой балкон, который вроде бы проходил на одном уровне вдоль всего дома.
Карнизы, балкон, даже окна — всё покрывала резьба и когда-то было раскрашено, как дома в старой части Аксельбурга, потому что на солнце виднелись светло-синие, красные, зелёные и тускло-золотые пятна. Вдоль всего балкона стояли цветочные ящики, полные растений, среди них многие в цвету.
Глава восьмая
В доме явно приготовились к нашей встрече. Широкие передние двери были открыты, и по одну сторону выстроился ряд слуг. Большинство мужчин в простой ливрее, у всех на груди или на плече герб Црейбрюкенов. Женщины в крестьянских платьях с длинными синими, зелёными или ржаво-коричневыми юбками, в передниках с узором из цветов, в блузах с широкими рукавами, волосы спрятаны под чепцами, к острым концам которых прикреплены ленты.
Среди встречающих я узнала слугу из городского дома, а недалеко от него стояла женщина в простом чёрном платье с серьгами из чёрного янтаря и подвеской-крестом из того же материала на іруди. Чепец её украшали чёрные кружева, а под ним застыло замкнутое лицо, выражение которого мне было хорошо известно. Словно состарившаяся на несколько лет Катрин вышла вперёд и поклонилась мне.
Слуга представил мне женщину как фрау Верфель, экономку. Она не улыбнулась и резким жестом отпустила остальных слуг.
— Если благородная леди будет так добра и последует за мной… — даже каркающий голос экономки был похож на голос Катрин. Я не сразу ответила на её приглашение, несколько мгновений оставаясь на месте и разглядывая Кестерхоф.
Несмотря на поблекшую от времени краску и цветочные ящики, дом не казался уютным и гостеприимным, хотя по контрасту с мрачной крепостью, которую мы видели в горах, он мог бы считаться приятным жилищем. Неужели меня заставили совершить ошибку?
Но никто не может предвидеть будущее, придётся жить сегодняшним днём и стараться сделать то, что возможно.
Мы вошли в дом. Ведя меня, фрау Верфель непрерывно извинялась. Я была уверена, что она делает это механически, формально. Кестерхоф содержался в полном порядке и аккуратности, хотя ему и недоставало великолепия городского дома.
Ясно видно было охотничье прошлое дома, потому что главный холл от уровня плеча до потолка был буквально забит охотничьими трофеями: рогами и головами давно убитых зверей. Блестящие глаза кабанов сопровождали меня, словно стремились отомстить, их клыки сверкали, будто свежеотполированные. Наверное, так и было на самом деле.
В обширном зале я увидела огромный камин — без дров, потому что сейчас стояло лето. Но в зале было холодно, влажная промозглость висела в нём, как забытая шпалера. По одну сторону вверх вела лестница. Тоже не такая внушительная, как в городском доме, но отделанная панелями со стороны стены до уровня плеча. Панели очень тёмного дерева покрывала сложная резьба. Вначале даже трудно было разглядеть, что резьба изображает бесконечную охоту, последовательность жестоких сцен, на которых мужчины убивают испуганных животных.
Судя по одежде охотников, я решила, что либо художник черпал вдохновение в каких–то старых картинах, либо самой резьбе не меньше трёхсот–четырёхсот лет.
Однако на втором этаже Кестерхоф неожиданно преобразился. Стены здесь не увешивали охотничьи трофеи, а были обтянуты богатым алым, похожим на Дамаск, шёлком. На одинаковом расстоянии один от другого вдоль всего коридора стояли стулья с бархатной обивкой того же цвета и несколько столиков с изогнутыми ножками, белых с позолотой. Мне это слегка напомнило дворец, однако цвета были слишком яркие, а позолота слишком кричащая, на мой вкус. Мне всё это напомнило нарядившуюся графиню; как мне казалось, ей не хватало умеренности.
Меня привели в комнату недалеко от лестницы, похожую на золотую гостиную в Аксельбурге. Мебель модная, со светло-зелёной обивкой, украшенной цветами. Розовые и жёлтые цветы на зелёном фоне — та же самая гамма повторилась на ковре и на длинном парчовом занавесе, за которым скрывался другой, кружевной. Повсюду: на столах, на каминной доске, на двух шкафах — стояло множество безделушек. Статуэтки, вазы (без цветов), шкатулки для сладостей и мелочей теснились в этой очень женской комнате.
За полуоткрытой дверью виднелась спальня: постель с зелёным с золотом покрывалом, остальная мебель тоже очень богатая.
Но здесь было как-то неуютно. Я чувствовала себя словно в чужой квартире, хозяин которой рано или поздно вернётся и будет раздражён моим присутствием. Я чуть не повернулась к фрау Верфель, чтобы сказать, что в другом помещении мне будет лучше, но тут же поняла, что это глупо. Напротив, я поблагодарила её, и она приняла мои слова за разрешение удалиться и ушла, шурша юбками.
Принесли мои чемоданы, и Труда принялась распаковывать их с таким же спокойным мастерством, с каким складывала вещи. Я подошла к ближайшему окну, отвела занавес и выглянула.
Внизу оказался двор, окружённый стеной, как в городском доме. Он был вымощен булыжником и заканчивался конюшнями. За ними я увидела вершины деревьев, много вершин. Должно быть, это остатки леса, в котором охотились когда-то обитатели этого дома.
Ещё дальше, за зеленью, возвышалась стена гор, среди которых находится мрачная крепость-замок. Вся эта дикая местность находилась в резком контрасте с комнатой, в которой я стояла. Мне почему-то она не понравилась. Приехав сюда, я оказалась в полной зависимости от живущих в доме. И это вызывало у меня тревогу.
Труда работала быстро и сосредоточенно, она как будто воздвигла стену между нами. За всё время пути она почти не разговаривала, несмотря на мои попытки преодолеть этот барьер и узнать что-нибудь о самой девушке. Мне так не хватало Летти, с её непрерывным потоком слов и такой милой дружелюбностью.
Я неохотно развязала ленты шляпы и положила головной убор на маленький столик, потом расправила складки юбки. Здесь я никогда не почувствую себя дома. Как и вообще в Гессене. Я была в этом уверена. Мне захотелось остановить Труду, велеть ей снова упаковаться, сказать, что мы не останемся под этой крышей. И тут мне пришло в голову, что я могу определить, сколько свободы мне позволено.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});